ЯКАСЬ ХОЛЕРА

   Недоросли из ПТУ, давно мечтавшие начхать на Лерку с ее химией в переносном смысле, так начхали на нее в буквальном, что настырная училка слегла с жесточайшим гриппом. Ртутный столбик термометра, упорно не желавший спускаться ниже угрожающих цифр, вынудил врача, во избежание осложнений, назначить антибиотики. Осложнения последовали незамедлительно, в виде аллергической реакции на лекарство.

  Перепуганный муж отвез свою задыхающуюся, с перебоями в сердце и посиневшим носогубным треугольником половину в приемный покой ближайшей больницы. Но тамошние эскулапы, уяснив, что виной всему зловредный вирус, тут же переадресовали ее в областную инфекционную лечебницу с диагнозом "парагрипп", смущенно оправдываясь: "Она же нам тут всех перезаразит!"

  И вот, еле живая от свалившихся на нее бед, Лерка очутилась в изолированном боксе Канатки - так называлось это гнуснопрославленное учреждение, расположенное на самой окраине миллионного промышленного центра. Впрочем, "изоляция" была весьма условной. Общий для всех больных ужасающе грязный туалет, наполовину заваленный пищевыми отходами, ради которых туда наведывалась вальяжная жирная крыса, служил неизбежным местом встречи всех обитателей отделения, невзирая на пол и диагноз.

  В углу напротив помоечного обретался постоянный житель туалета - бритоголовый, свирепого вида зэк, доставленный на Канатку непосредственно из тюремной камеры. Сидя в своем углу на корточках, он непрестанно курил и, завидя очередного посетителя, разражался таким забористым матом, что строптивая Леркина душа непременно взбунтовалась, если бы в ней оставались силы реагировать хоть на что-то помимо вируса, который упорно норовил отнять у души успевшее стать привычным тело.

  Держась за стенку и многоголосо сипя всеми наличествующими дыхательными путями, Лерка безропотной тенью проползала мимо матерящегося уголовника, завидуя его жизненной силе и стойкости привычек: уклад ее собственной жизни болезнь изменила до неузнаваемости.

  Вернувшись в свой бокс, "тень" обессиленно падала на кровать и принималась будить надсадным кашлем задремавших было соседей. Соседей было двое: высокая и красивая, но исхудавшая до пугающе внятного сходства с мумией стюардесса и бочкообразная женщина средних лет, которая или ритмично похрапывала во сне или принципиально игнорировала окружающий мир, отвернувшись лицом к стенке.

  Стюардессу мучила таинственная болезнь, вызывающая потерю аппетита, слабость и резкое ежевечернее повышение температуры. Сопоставив эти зловещие симптомы с рассказами о многочисленных, невероятно романтичных иностранных поклонниках стюардессы, мнительная Лерка заподозрила в её болезни только начинавший входить в моду спид.

  А через пару дней было занято и четвёртое "койкоместо" бокса - на редкость шустрой и жизнерадостной старушкой, которая на вопрос о причине её водворения на Канатку, махнув рукой, весело ответила: "А!... Якась холера. Усю Томаковку перекосила уже!"

  Было ли слово "холера" образным выражением или вполне конкретным диагнозом томаковских страдальцев, так и осталось невыясненным.

  Надо сказать, что медицинский персонал отделения своих пациентов излишним вниманием не баловал. Вся забота ограничивалась раздачей лекарств(иногда в форме уколов) и скудной больничной пищи. Родственников на Канатку, по понятной причине, не пускали, и положение лежачих больных было весьма плачевным - как говорится, "воды подать некому".

  Леркиных силенок едва хватало на вынужденные свидания с крысой и уголовником. Поэтому, когда санитарка привозила на двухэтажной каталке еду, зычным голосом оповещая полудохлых обитателей боксов, что порции можно забрать в коридоре, приходилось выбирать лечение голодом. Судя по поведению персонала, голод, видимо, повышал сопротивляемость организма. Гораздо мучительнее оказалась жажда.

  И вот, в лице "холерной старушки" Лерка неожиданно обрела своего личного ангела-хранителя. Умилившись повышенной пушистостью рыжеватых волос и крохотным росточком подруги по несчастью, добрая старушка незамедлительно взяла "робёнка"(маленькая собачка всю жизнь щенок) под свою опеку. Она приносила из кухни кипяток в своем стакане и делила добычу на двоих. Лучась щербатой улыбкой, подавала подопечной больничную похлебку, глубоко окунув в металлическую миску искривленные пальцы с траурной каймой под ногтями. Услужливо протирала её тумбочку своим неоднократно бывшим в употреблении носовым платком.

  Утратившая за несколько дней нахождения на Канатке всю свою брезгливость и мнительность, осчастливленная Лерка только благодарно улыбалась и старалась как можно явственней просипеть "спасибо" севшим от распоясавшегося вируса голосом.

  Ей, и в самом деле, повезло: препараты преднизолоновой группы, а главное - неустанные заботы ангела-хранителя, позволили бедолаге окрепнуть настолько, чтобы умолять докторицу выписать ее на долечивание в домашних условиях. Докторица, поджав губы, промолчала, но на следующем обходе неожиданно сжалилась и объявила, что привередливая пациентка может, если хочет, отправляться домой, получив выписку в канцелярии.

   Сообщить новость мужу не удалось: тот ушел читать лекции в другой корпус, а разыскивать его "неизвестно где" дежуривший на телефоне деканата студент категорически отказался. Возможно, хриплый леркин шепот не показался ему достаточно сексуальным.

  В ожидании своих бумаг, Лерка стала невольным свидетелем выдачи личных вещей умершей накануне женщины ее супругу, молодому чернобровому артиллеристу. Бедняга по-детски всхлипывал, сморкаясь в розовые, кружевные трусики покойной. Предельно четко представив на его месте своего собственного мужа, упрямица твердо решила не умирать а, напротив, как можно скорее, лучше - незамедлительно, уносить ноги из этой ужасной больницы.

  За неимением другой одежды, напялила прямо на длинный, серый "туальденоровый" халат свой куценький плащик, так и не сменив лыжеподобные больничные тапочки на более подходящую обувь. Попрощалась с соседями по боксу, получив от холерной бабушки слюнявый, в обе щеки, поцелуй, и, с колотящимся как телячий хвост сердцем, побрела по пыльной весенней улице.

  Погода, как и следовало ожидать, была ветренной и холодной, трамвайная остановка, разумеется, невообразимо далеко, такси, естественно, как сквозь землю провалились. Остановившийся было в ответ на "голосование" частник, глянув на странную одежду, замызганные тапочки, иссиня-бледное, без следов косметики, лицо, а главное - услыхав вместо нормальной человеческой речи страшное змеиное шипение, тут же захлопнул дверцу "Жигулей" и укатил своей дорогой. Кто его знает, откуда взялась эта доходяга? Свяжись с такой - хлопот не оберешься.

  Тем не менее, до дому Лерка, все-таки, добралась. И, оправившись от болезни, позабыла, как водится, все пережитые неприятности. Зато навсегда запомнила своего ангела-хранителя, которого судьба послала ей в виде ласковой бабульки с пугающим диагнозом: "якась холера".